|
А случилось так,
что доцент кафедры гидрологии суши славного факультета
географии ленинградского университета Дмитрий Павлович
Соколов, много раз бывавший в экспедициях, связанных со
ледниками, лавинами и
прочими романтическими прелестями, предложил нескольким
студентам своей кафедры принять, в качестве летней практики, участие в
экспедицию на ледник Абрамова. Среди студентов, а было
нас на курсе аж 14
человек, каждый понимал романтику по-своему. Трое поняли
так, что поехать в горы – это не просто здорово, а очень здорово. Среди этих
трех был я, Андрей Карасев, мой замечательный друг –
Александр Спиряев и самая энергичная из студенток нашей
кафедры – Елена Тютюнникова.
Так в самом конце
мая, когда студенты-технари, проклиная злую судьбу,
готовятся к сдаче своих сопроматов и прочих технических предметов, мы упаковали и
отправили экспедиционное имущество в качестве багажа
по железной дороге.
Сами же сели в самолет и полетели в Ташкент.
Там располагался
в те времена центр всей гидрометеорологии Средней Азии –
САРНИГМИ – Среднеазиатский
научно-исследовательский гидромет институт. Шефом отдела
исследования ледников был Константин Ноздрюхин. Отчество, к
сожалению не помню. Очень энергичный дядька лет 50,
кудрявый, плотный, с сединой и умением ненастойчиво
заставить всех делать то, что он считает правильным и
нужным.
В Ташкенте мы
пробыли несколько дней, пока наши коллеги завершали
приготовления к летнему сезону. Здесь уместно сказать, что на леднике Абрамова, в
отличие от ледника Федченко, работало два состава –
зимовщики с сентября по июнь и летний состав с июня по конец
сентября. Если состав зимовщиков был порядка 12-14 человек ,
то летняя экспедиция насчитывала до 50 человек.
Наконец мы,
ленинградские студенты, были отправлены Дмитрием Павловичем
в Хайдаркан, о котором мы знали только то, что он в горах,
что там ртутный рудник и, самое главное, там аэродром, на
котором будет базироваться вертолет, обслуживающий
экспедицию.
Почему мы не
отправились в Хайдаркан самолетом, а в 1975 Ан-24 там
садились регулярно, я сказать не могу. Возможно, что принадлежность этого
поселка к Таджикскому управлению ГА, привела к тому, что
рейсов из Ташкента туда попросту не было. Как
бы там ни было, мы на Ан-24 долетели до Ферганы, там
перебрались на автовокзал и сели в ПАЗик, отправляющийся в
Хайдаркан. Пусть и давно это было, но до
сих пор помню очень живописную дорогу среди гор. Наш автобус
был загружен по самую крышу и на подъемах едва полз, но
ехать было совсем не скучно. Во второй половине дня мы
добрались до Хайдаркана, вполне похожего (для меня, во
всяком случае – я сам из Самарканда) на любой другой кишлак,
разве что плотнее окружен горами. Мои спутники – один из
Курска, вторая из Ленинграда, ходили с открытыми ртами –
вокруг сплошная экзотика (Ташкент, увиденный ими ранее,
все-таки крупный город с потугами на Запад). От базара они
вообще обалдели.
Поселились мы в
балке (вагончике) прямо на аэродроме. То есть в поселок мы
ходили только за продуктами, поэтому, откровенно говоря, я его и не
помню. Смутно помню местный базар, но боюсь спутать с
базарами в других местах.
А вот в
окрестностях аэродрома, а он был расположен выше поселка, мы
гуляли часто, часть фотографий мною сделаны именно там. Помню, там рядышком жил
мальчик, лет 11-12. Я с ним часто общался на почве летающей
тарелки, тогда это была новинка. Мы с ним соревновались на
дальность и точность броска, благо вокруг простор. В
основном мы тренировались на маковом поле рядом с взлетной
полосой.
А через 6 дней
приехал грузовик с имуществом, прилетел вертолет Ми-8 и
началось…Толпа народу, куча ящиков, мешков и прочего. И все это
грузится в вертолет и отправляется куда-то за горы. Через 2 часа
следующий рейс, и еще рейс, и еще… А я все грузчик и носильщик.
И так четыре дня. Уже мои товарищи улетели, а я все в Хайдаркане
парюсь. И вдруг, именно вдруг, после окончания очередной
загрузки мне дают вводную – пять минут на сборы и в вертолет.
Очень это интересно –
видеть работу экипажа с предельно маленького расстояния, слышать
их реплики при включении всяких тумблеров и кнопок на куче
панелей, вследствие их щелканий начинают гудеть всякие
непонятные механизмы, начинает вращаться главный винт и вот мы
подымаемся в воздух.
Полет до базы на
леднике занимал от силы 30 минут, но каких минут! Горы предельно
близко, как кажется (а на самом деле до склона ущелья добрых 6-8
километров) и тоненькая ниточка реки на дне ущелья, и снежники
на склонах, и висячие леднички в складках. Приземлились мы
как-то вдруг, неожиданно. Как только открыли дверь и грузовой
люк, я вместе с другими занялся уже привычным делом – круглое
катить, плоское тащить… И с вертолетки я ушел после последнего
на тот день рейса чуть живой.
Сама база была
построена довольно давно, но стационарные домики были поставлены
года за 4 до этого и смотрелись очень здорово. Там был большой
домик (кают-компания) с главной столовой и кухней. В нем жило
экспедиционное обеспечение – завхоз, радисты, кое-кто из
неуехавших еще зимовщиков. В "гостинице" жило начальство,
основной состав летней экспедиции и остальные зимовщики. А
"гости", к которым относились все сезонники, в том числе и мы –
в палатках. Отдельный домик занимала "дизельная", в которой
располагались три дизельгенератора, обеспечивавших базу
электроэнергией и теплой водой. Там было такое занятное
приспособление на выхлопных трубах дизелей, называемое
"самовар", в которых вода нагревалась и подавалась в душевую
кабинку. К сожалению, тогда снимать базу мне не приходило в
голову, и без нее было что фотографировать. Некоторое
представление о базе дает фото
, где видна часть хозпалатки, дизельная и гостиница.
Занимались мы в
экспедиции всем – ледо- и снегомерная съемка, измерение уклона
реки Коксу (вода в ней действительно имеет зеленоватый цвет),
отбор проб воды для измерения мутности, хозработы, дежурство по
камбузу и т.д. Впрочем, как во всех экспедициях, этим занимались
все экспедиционеры, кроме верхнего руководства и радистов.
Проводились очень интересные эксперименты – например с помощью
термобура (это такая штуковина в виде копья, в наконечник которого заделан трехкиловаттный кипятильник , с толстым кабелем,
приделанным к нему) бурили на глубину до 70 метров (больше
кабеля не хватало) язык ледника напротив базы.
Походить по леднику
просто так удовольствие относительное – здесь и трещины во
льду, и стремительные потоки прямо по поверхности ледника, и
сжигающее кожу ультрафиолетовое излучение, и слепящее сверкание
снега. Ну и высота добавляет свой скромный вклад – как-никак
основная база расположена на высоте 3600, а верхняя вовсе на
4500 на уровнем моря. Но красота – слов не хватает.
В конце августа
началось постепенное сворачивание работ летней экспедиции и
подготовка к зимовке. Вертолет начал увозить народ и провозить
бочки с топливом и коробки с продуктами длительного хранения –
зима здесь начинается, как в Сибири , уже в конце октября
перевалы могут закрыться на всю зиму.
В первых числах
сентября и наша работа на леднике подошла к концу. Нам пожали
наши натруженные мозолистые руки, поблагодарили за хорошую
работу во славу Науки и отправили в Ташкент. Поразительно, но я
до сих пор помню многие детали и подробности пути на ледник, но
начисто забыл, как мы добирались до Ташкента. Помню только, как
я отправлял наше казенное имущество в кофрах на ташкентском жд
вокзале в Ленинград, а потом, сдав квитанции Соколову, автобусом
уехал в Самарканд к родителям.
Расставаться с горами
было грустно и мы с Сашей Спиряевым на будущее лето отправились
на другой ледник – ледник Азаровой, расположенный севернее
Чарской котловины в Иркутской области. Но это уже совсем другая
история....
P.S.:
Космический снимок ледника создан благодаря
Google.com
системе спутниковых снимков.
При рассмотрении космического и моих снимков можно заметить
разницу в конфигурации языка ледника и размеров боковых
притоков. Прошло тридцать лет и разница в изображениях
показывает на уменьшение размеров ледника. Увы!
( C )
Андрей Карасев ,
2006
г.,
в 1975 году – студент-гидролог
Ленинградского Университета .
|
|
|